Дышать тяжело. Так тяжело и ломано, будто легкие заржавели и для того, чтобы воздух снова вышел, понадобится толчок. Кашель в эти моменты превращается в настоящее благословение, значит организм распознал, что опасности нет, и можно начать функционировать, только сердце снова загнанно бьется и глаза колет как от пригоршни песка с недалекого пирса Санта Моники.
Хотя пирс находится далеко. Теперь за сотни километров в другую сторону, она снова переехала неделю назад.
Сначала Лос Анжелес, затем Нью Йорк, а теперь пригород Чикаго с обступающими трущобами. Зато здесь можно увидеть всю галактику целиком. Посмотреть вверх с обсыпающегося подоконника, откинуться головой на улицу и выдохнуть воздух из легких. Дым смешивается с ветром и рождает искрящийся пейзаж перед глазами. За кронами лысеющих деревьев видны звезды, планеты, другие галактики, если хорошенько присмотреться и знать куда смотреть.
Когда-то она точно знала, что нужно искать в небе, сейчас дорога теряется даже под ногами на земле.
Парализующий страх – синоним последних лет жизни. Что-то случилось после двадцать шести. Неоправданные амбиции скреблись внутри, на голову рушились успехи старых знакомых, взгляды с присланных по почте фотографий в честь рождества. А что было у нее? Вот здесь лежит неоплаченный счет за отопление. Еще один месяц, и она останется снова в холодном доме, но только значения это не имеет. Тепло заставляет тяжело дышать, а холод отрезвляет хотя бы на время.
Телефон не звонил уже несколько дней, и это успокаивало, даже иногда забывалось, что кабель был выдернут специально. Голова раскалывалась, а рассказывать было нечего. Или не за чем. Старое желание, быть спрошенной, растворилось примерно год назад, когда ее перевели на новые таблетки. Врачи всегда так делали – уставали и выписывали новый рецепт, главное, чтобы держалась еще какое-то время, а там посмотрим.
Времени было много, и оно постоянно растягивалось, отбиваясь от стен, будто пружиня назад.
Вот уже через три месяца наступит новый век. Сколько надежд на него возлагает молодежь, и сколько всего разочаровывающего их будет ждать.
Расти во времена, когда Джон Леннон был еще жив было одно удовольствие, мир дышал любовью, и казалось, люди вот-вот начнут строить собственные ракеты, взмывая в космос, совсем как в тех песнях с радио, в котором на определенных частотах слышался шум из космоса. Время открытий. Время убийств. Время мятежей и свободы.
