Везде есть свои трудности.

38

- Петр I строил этот город на костях, здесь сотнями гибли люди, чтобы мы сейчас стояли на месте, чтобы ты не давал никому развиваться? - продолжил Федоров. - Ленинград пережил блокаду во время войны. Здесь столько всего происходило: митинги, перевороты, смена власти, войны, чтобы что? Чтобы мы сейчас вернулись во времена Средневековья, когда церковь в твоем лице сжигала на кострах несогласных или заставляла становиться таким же?

- Если тебе здесь так не нравится, можешь уйти, - серьезно проговорил Саша. - Я не буду тебя задерживать.

А Янович уйдет, даже если захочет остаться, потому что он не станет мазолить глаза кому-то: сейчас абсолютно нет смысла оставаться там назло. Нет, Окси не настолько горделив, чтобы разворачиваться и съебываться перед стеной непонимания и отрицания, даже не попробовав пробить её, но сколько, блять, можно пытаться пробить лбом бетон, объясняя очевидное?

- Без проблем, - кивнул Окси. - Только потом не зови обратно. Я могу к своему курсу зайти?

- Иди, куда хочешь, - хмыкнул Тимарцев.

Мирон ничего не ответил, направившись в учебный корпус. Опять свинцовое небо со срывающимся дождем. Ему не первый раз приходится с этим сталкиваться, пытаться сделать что-то лучше, но в ответ получать лишь осуждение и порицание. Мужчина быстро пробежал по ступенькам и, дойдя до аудитории, где шла пара у его курса, открыл дверь ногой. Федоров видел, как рос каждый из них, как совершенствовался, как расстраивался из-за неудач, но продолжал ебашить. Куратор помнил, какими взял их под свое крыло: глупыми, наивными и добрыми - детьми, одним словом, которые шли за мечтой - гордился тем, во что превратил их. Жаль, Янович не увидит итог этой метаморфозы.

- Третий курс, - громко произнес он. - Небольшое объявление. С сегодняшнего дня... Я не являюсь вашим куратором. Спасибо за внимание.

Окси даже не посмотрел на их лица - просто ушел так же неожиданно, как и пришел, сгорбив спину. Соня вскочила с места и, ничего не объясняя, побежала за ним. Мирон прекрасно понимал: этим решением мужчина ломает прутик жизни девушки о колено, бросая хворост в огонь, а после, наверное, готовясь станцевать на пепле от своеобразного погребального костра. Федоров уже был на улице, когда услышала ее голос:

- Что произошло? - крикнула русоволосая.

- Мои интересы не совпадают с интересами вашего директора. Подобные разногласия чреваты последствиями. В этом случае, моим увольнением, - объяснил Янович, обернувшись.

Касаткина плакала бесшумно, вздрагивала при каждом судорожном вдохе, а внутри нее рушился маленький замок. Да, строить что-то на песке из стекла, а потом позволять кому-то метать в этом месте камни - глупая идея, хотя она сделала это, не ожидая, что булыжник, обещающий разрушить все, кинет именно Окси.

- Ты уходишь? - спросила студентка, надеясь в ответ услышать четкое "нет". - Пожалуйста, скажи, что это ложь.

Мирон молчал - это было хуже всего. Мужчина стоял на месте, слыша, как по ступенькам спускаются его студенты и друзья, до которых уже, сто процентов, дошла эта "великолепная новость". Федоров подошел к Соне, обняв и прижав к себе содрагающееся в рыданиях тело.

- Скажи, что ты остаешься, - попросила девушка. - Умоляю.

А Янович молчал, глядя своими голубыми глазами ровным счетом в никуда, осознавая: он сломал очередную судьбу - если на предыдущие ему было похуй, то об этой куратор заботился больше всего. Что в итоге? Ничего хорошего. Мы всегда уничтожаем то, что любим больше всего, разрушаем то, что строим годами в один момент. Это закон подлости, который не имеет исключений.