Ненаписанный сценарий

Сто вопросов, сто ответов,

Что же в жизни для тебя важней?

Убегаешь и не знаешь,

Сколько мама не спала ночей.

Кто сейчас с тобой, где ты сейчас,

Может ты совсем забыл о нас?

Каждый вечер ждём тебя домой...

От трясущегося на сквозняке огня в очаге, что сжирает крохи окружающей со всех сторон тьмы, боль выжигает слезящиеся глаза и тысячами игл вонзается в голову. Но Бессмертный Меч всё равно не позволяет неподъёмным векам опуститься — всё задерживает взгляд на двери, меряя комнату отрывистыми шагами, да напрягает слух. Только ничто не вклинивается в монотонные завывания вьюги, никто не влетает в двери, расхристанный, трясущийся от холода и безобразно весёлый. А время уже давно перевалило за полночь. Гадёныш! И что за нелёгкая дёрнула его мамашу дверь запереть?! Будто своего остолопа не знает! Эта неугомонная зараза даже не подумала проситься на порог, а просто пожала плечами, развернулась и ускакала обратно. Прямо в разошедшийся буран. Идиот! Эх, зря Е Байи тогда строго приказал себе не двигаться с места: надо было за ухо этого негодника домой притащить!

А теперь вот протаптывай здесь ущелье до отваливающихся ног в ожидании, когда этот бродяга недоделанный соизволит вспомнить, что у него есть дом и учитель, который, между прочим, не позволял шляться где ни попадя! Но когда гадёнышу было до него хоть какое-то дело?! Этому несносному мальчишке лишь бы задорно самоубиться в поисках приключений, и плевать, что отца сведёт в могилу, плевать, что наставнику придётся собирать по осколкам вдребезги разбитое сердце! На стене остаётся глубокая вмятина. Заклинатель, не замечая расползающихся по всей кисти кровавых ручейков, вновь отчаянно вдаривает по камню. Где-то на периферии раздаётся раздражённый голос жены Чанцина — будь она неладна! Мужчина только отмахивается как от надоедливой мухи, рыкнув:

— Проваливай!

И наносит ещё несколько отчаянных ударов по чудом уцелевшей стене. А после оседает на пол. Очертания плывут, голова раскалывается, в руке фоновым ощущением отдаётся притуплённая боль, грудь сдавливает — не вдохнуть. Вьюга крепчает... А если это дитя бурь не отыщет дорогу домой и заплутает?! А если полезет на слишком крутой или скользкий склон, сорвётся и половину костей переломает?! А если израсходует весь резерв и замёрзнет насмерть?! А если расшумится, и его погребёт под лавиной?! А если загремит в какую-нибудь пропасть?! О, с этого «великого героя» станется собрать все самые опасные дебри! И в темноте, разумеется, это занятие вдвое интереснее! Притом, что этот остолоп и ясным днём-то обрыв прямо перед собой не заметить умудрится! Сердце ломится сквозь рёбра, требуя без промедления мчаться на поиски — разум кое-как удерживает этот порыв до утра доводами о том, что ни хрена не понятно, где хотя бы примерно может шататься сейчас этот дурак без инстинкта самосохранения, и в непроглядном мраке при слепящей метели искать его придётся всё равно что иголку в стоге сена, да вдобавок самому в неприятности вляпаться недолго — того и гляди застрянешь где-нибудь или покалечишься до потери сознания и окажешься неспособен помочь. И что тогда? Чанцин вернётся только завтра вечером: протянет ли их тупица столько? Демоны! До чего же ненавистна эта беспомощность!