Запрети любить

Игнат целовал меня с таким упоением, будто этот поцелуй — нежный и глубокий до умопомрачения — мог залечить его раны. Он запускал пальцы в мои волосы, проводил ими по шее, заставляя тепло внутри медленно разрастаться и превращаться в жар. Гладил по спине, скользил ладонями по пояснице, сминая тонкую ткань короткого халатика. Снова касался моего лица, будто проверяя, что это все еще я, а не кто-то другой. Его пальцы были уже не такими ледяными, но все еще оставались прохладными, и в какой-то момент я, отстранившись и не открывая глаз, взяла Игната за ладонь и попыталась согреть ее дыханием. Мне действительно хотелось согреть его.

— Малышка, — едва слышно прошептал он.

Это слово сорвало во мне все стоп-краны. Мне больше не хотелось сдерживаться — это было настоящим преступлением. Я снова подалась к Игнату, но не к губам, а к шее, буквально впиваясь в кожу и наверняка оставляя на ней следы. Его дыхание участилось, я услышала приглушенный полустон. Ему нравилось, еще как нравилось. Он даже голову откинул назад, подставляя шею под мои губы.

Мой хороший... Я согрею тебя. Обещаю. Хотя бы сегодня. Один раз. Всего лишь один раз.

Перестав контролировать себя, я стащила с него кожаную куртку с каплями дождя — она оказалась на полу. А Игнат обхватил меня за талию и усадил на столешницу. В ответ я обняла за плечи и подалась вперед, чтобы быть ближе и прижаться плотнее. Мои колени сжимали его бедра, и мне было все равно, что халатик задрался, а ладони Игната скользят по моим обнаженным ногам от щиколоток до самого нижнего белья. И все равно, что кожа неидеальная, и вместо соблазнительных стрингов с кружевами обычные комфортные слипы. Единственное, что имело значение — его губы с привкусом виски и ласковые руки. Его желание. Его просьбу быть с ним. Согреть его душу...

«Пожалуйста, помоги мне».

«Будь со мной».

«Не оставляй».

Мы продолжали обнимать друг друга, и теперь нежность стала иной — не затаенно-изучающей, а мучительно-страстной. От этой нежности никуда нельзя было скрыться, она подчиняла и гипнотизировала. Лишала воли. Заставляла дыхание учащаться, а пульс зашкаливать. Грудь стала чувствительной — каждое прикосновение наполняло меня желанием все сильнее. И когда Игнат накрывал ее ладонью, я подавалась вперед, потому что хотела, чтобы он сжимал ее сильнее. А вместо этого он касался ее, обводя сквозь ткань кожу вокруг сосков, но не касаясь их, будто дразня.